Размер:
A A A
Цвет: C C C
Изображения Вкл. Выкл.
Обычная версия сайта

Достоевский и темнота


В театрах часто пахнет мылом: от надушенных дам, со сцены. В Доме Высоцкого второго декабря на спектакле «Октябрь Достоевского» режиссёра, а также исполнителя главной роли Артура Марченко со сцены периодически попахивало дымком. Виновница – свеча, которую главный герой пьесы, Фёдор Михайлович Достоевский, зажигал всякий раз, когда брался за перо. Образ не новый: вспомним «Свеча горела на столе, свеча горела» Б.Л. Пастернака, его Юрия Живаго, который тоже – писатель, согреваемый парафином с фитилём. Отринем световые эффекты и перейдём к сути.

Спектакль показывает нам короткий эпизод из жизни Фёдора Михайловича: процесс создания романа «Игрок» и в параллели – начало отношений со стенографисткой Анной Сниткиной (Татьяна Волкова). Создать спектакль не по Достоевскому, а о Достоевском – ход смелый, но удачно ли воплощённый? Образ писателя у Марченко всё тот же, псевдо-экзистенциальный, «питающийся своими и чужими страданиями, как конфетками». Эстетика страдания в творчестве Достоевского действительно присутствует, но совершенно непонятно, отчего почитатели его таланта считают её превалирующей. Фёдор Михайлович говорил в своих книгах о многих вещах: соотношение социальных слоёв, судьба женщины, внутренние противоречия, проблема отцов и детей… Но нет. Про страдания, ни о чём больше.

Явный акцент был сделан на сцене, в которой пересказывается глава из «Идиота» об удачном спасении от виселицы. Безусловно, в книге это одно из самых сильных мест, в пьесе – вербальное воплощение, которое никак не способствует раскрытию образа с новых сторон. Я ведь просто могла бы перечитать книгу. Вот и Достоевский получается такой, о котором я не раз читала. Страдание, депрессия, отчаяние, долговая яма… Этот образ уже стал явлением, всемирным культурным кодом. Если же спектакль создавался не для новой его трактовки, то для чего?

Возможно, ради одного приёма, на котором и держится вся его динамика. В биографическое повествование внедряются сцены из романов Достоевского, герои оживают, окружают автора, взаимодействуют с ним. Родион Раскольников, братья Карамазовы, Настасья Филипповна с Рогожиным, Аглая Епанчина вереницей проносятся перед Ф.М., увлекают его в свои разговоры и ссоры, и вот уже Достоевский – князь Мышкин, случайный прохожий на пути Раскольникова, судья в деле Карамазовых. Герой своих произведений. То же и с окружением в реальной жизни: все эти люди – прототипы. Сцены слияния реальностей являются кульминационными точками спектакля, они резко и точно сыграны, проставлены до малейшего движения. Почему они так хороши? Потому что если убрать со сцены актёра в роли Достоевского, то это будет постановка романов. А они действительно гениальны.

Пространство организовано минималистично, очевидно, чтобы все поняли: вот он, писатель, он сидит за столом и пишет. Зажигает свечу. Утопает в темноте. Встречается с героями своих произведений. Данная композиция повторяется несколько раз, она циклична. В ней по сцене бегает Достоевский, за ним – Сниткина. Они ведут идеологический спор: получится дописать роман или нет, будет ли всё нормально. А больше ничего не происходит. Если из отдельно взятого сюжетного куска нельзя сделать никакого вывода, то о воплощении общей идеи разговора тоже не получится. Такое бездействие приводит к логичному вопросу, возникновение которого ставит под сомнение сам замысел пьесы: ради чего всё было? Чтобы беспомощный Достоевский наблюдал за тем, как Сниткина впихнёт его новый роман кому-то в форме? Сомнительный перформанс.

«Октябрь Достоевского» – это спектакль-амбиция, в котором можно увидеть огромную любовь Артура Марченко к Фёдору Достоевскому, но последнего как главного героя рассмотреть сложно. Хотелось бы больше объёма и меньше темноты. Взгляда не локального, не плоскостного. Не вяло страдающего Достоевского с огарком, у которого страдание объясняется просто наличием, а великого русского писателя, который пропускает через себя мир, мир этот огромен, и вопросов, волнующих гения, в нём много. Марченко сделал этакую выжимку, собрание сочинений с предисловием. В предисловии самости мало, стереотипы присутствуют, дымит. При просмотре спектакля мне пришла в голову такая идея: мой любимый писатель – Габриэль Гарсиа Маркес. Чердак, безденежье, статьи за гроши, постоянные переделки выстраданного романа… Смотрелось бы, наверное, хорошо. Но зачем? Ведь любой человек, как и я, может ознакомиться с биографией Маркеса в серии «ЖЗЛ» и с его романами. Всё должно было решиться на стадии этого вопроса. Из пьесы я так и не поняла, какую положительную мотивацию нашёл для себя автор, отвечая на него.

Мылом со сцены действительно не пахло. Уже хорошо. Хотелось бы, чтобы к запаху дыма примешался аромат беспрецедентного, безусловного искусства. Чтобы в маленьком островке света, в абсолютной темноте сияла личность писателя и заполняла собой сцену. А пока Достоевский – просто один из наших любимых с Артуром Марченко писателей, о чём он признался на сцене, а я – лишний раз вспомнила в зале.

04.12.16

Яна САФРОНОВА, студентка 2 курса специальности «Литературное творчество» кафедры журналистики


Папа-патриот


-Ты. Ничего. Не. Делаешь.

-Закрой дверь с той стороны и продолжай жарить на сале чёрный хлеб.

Отец с грохотом захлопывает панель, пародирующую дерево в моём дверном проёме, и грузно удаляется на кухню. Спустя пять минут я слышу, как начинает смачно шкворчать. Послушался.

 Если женщины и правда ищут в своих мужчинах отца, то у моего избранника должны быть пушистые усы, напоминающие щётку для обуви, скелет таранки в правой руке и пакетированное вино за тридцать рублей в левой. Если он говорит, что я «ничего не делаю», то скорее всего в этот момент я занята чтением. И он снова меня разозлил.

 Вхожу на кухню и сажусь напротив него за шатающийся стол с промасленной скатертью. Впериваюсь глазами в заросшую волосами переносицу. Он делает звук на телевизоре громче и жуёт губы.

-Хватит – делает вид, что не слышит – хватит! – Я повышаю голос и привстаю, заслоняя экран.

-ХВАТИТ! – Нажимаю на выкл. Он тянется к пульту, но не успевает. Хватаю пластиковую коробочку со стола и со всей силы бросаю её в стену. Она разлетается серыми острыми кусочками.

-Ты. Ничего. Не. Делаешь.

-Закрой дверь с той стороны и продолжай жарить на сале чёрный хлеб.

Отец с грохотом захлопывает панель, пародирующую дерево в моём дверном проёме, и грузно удаляется на кухню. Спустя пять минут я слышу, как начинает смачно шкворчать. Послушался.

 Если женщины и правда ищут в своих мужчинах отца, то у моего избранника должны быть пушистые усы, напоминающие щётку для обуви, скелет таранки в правой руке и пакетированное вино за тридцать рублей в левой. Если он говорит, что я «ничего не делаю», то скорее всего в этот момент я занята чтением. И он снова меня разозлил.

 Вхожу на кухню и сажусь напротив него за шатающийся стол с промасленной скатертью. Впериваюсь глазами в заросшую волосами переносицу. Он делает звук на телевизоре громче и жуёт губы.

-Хватит – делает вид, что не слышит – хватит! – Я повышаю голос и привстаю, заслоняя экран.

-ХВАТИТ! – Нажимаю на выкл. Он тянется к пульту, но не успевает. Хватаю пластиковую коробочку со стола и со всей силы бросаю её в стену. Она разлетается серыми острыми кусочками.

-Что ты делаешь?! С ума сошла?! – Отец бросается к остаткам пульта и пытается вставить вылетевшие батарейки в разбитое гнездо.

-Это ТЫ что делаешь? А я тебе скажу, что ты делаешь! Ты бессмысленно проживаешь свою жизнь. Когда я беру твой ноутбук, там всегда открыты новости про Украину. И даже сейчас ты смотрел об этом. Ты ползаешь на свою поганую работу, копошишься в складах, приносишь жалкие сорок тысяч и живёшь в квартире, которую подарил твоей жене её любовник. И у тебя всё НОРМАЛЬНО! Зачем, зачем ты живёшь, скажи мне?!

-Что ты взъелась? – Залитые спиртом глаза широко открылись, он резко попятился и вжался в стену. – Я сейчас позвоню твоей матери!

-Звони! Сейчас десять часов вечера, она до сих пор пашет, а ты позвонишь ей и пожалуешься на свою отвратительную дочь! Звони, если тебе не стыдно, давай! Это я ничего не делаю?! Я себя вытёсываю, наполняю, я себя пытаюсь сделать человеком. Легче всего просто уставиться в телек и начать жить тем, что происходит там, двигаться по инерции. Зачем ты всё это смотришь, почему за последние десять лет, которые я живу с тобой, я ни разу не видела в твоих руках книги? – Во время того, как я говорила, он расслабился и растёкся по стулу, надменная улыбка с каждым словом становилась всё увереннее. Он почесал живот, и, выдержав паузу, произнёс:

-Ты просто маленькая девочка.  Я патриот, а Украина – это моя родина, я не могу оставаться безучастным…

-Что?! Ты серьёзно?! Ты серьёзно, правда?! Ты бросил своих родителей, когда тебе было восемнадцать, сейчас тебе пятьдесят, и ты до сих пор понятия не имеешь, живы ли они, а если нет, то где похоронены и какой смертью умерли! И этот человек говорит мне про патриотизм?! Как насчёт двух детей, которые остались на твоей многострадальной Украине, мои брат и сестра, при упоминании о которых ты морщишься и уходишь спать? И, в конце концов, почему ты сидишь сейчас на этой кухне, почему ты НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЕШЬ?

-Ну, во-первых, ты не дослушала. Я патриот России, и уверен, что Путин справится с этим куда лучше меня – он по-старушечьи захихикал и сложил пухлые руки на груди – а во-вторых, это не «моя» Украина, бендеры и западные мрази должны наконец получить по заслугам.

-Что я слышу. Наверное, нам действительно следует общаться чаще, чем раз в год. То есть ты смотришь и читаешь всё это потому что душой болеешь за Россию? Но странно  получается… Родина - то твоя Украина, сам сказал.

-Не все тут писатели и умеют красиво говорить. – Он обиженно надул толстые губы.

-Причем тут это? Я прошу тебя объяснить свою позицию, хоть раз поговорить честно.

-Не всегда родина оказывается лучшим местом. Но мне интересно, что там происходит.

-Как в цирке. Ты смотришь на то, как люди умирают и страдают, будто ты в цирке? Потому что тебе ин те рес но? Ты ведь даже уже ничему не удивляешься, когда я захожу на кухню, у тебя на лице только безразличие. Будто ты включил телевизор для фона.… Но это ведь не так, ты внимательно смотришь. Просто для тебя насилие стало обыденностью, признай. Ты позволяешь СМИ засорять себе мозг ненужной чушью, и за огромным потоком информации ты перестаёшь видеть, что всё это – страшно, что смотришь ты на смерть, а потом забываешь, что самому нужно жить. Для тебя всё это – ток-шоу с захватывающим сюжетом. А это война, папа! «А что там у нас сегодня на Украине?», думаешь ты, нажимая на заветную кнопочку переключения передач.  Ни на минуту не выключать телевизор, чтобы не оставаться с собой наедине.

-Как будто я один так живу…

-Так самое  – то ужасное в том, что не один, и ты не видишь в этом ничего плохого. Существование – вот в чём главная наша проблема.  Открой книгу. Пусти в себя мир. Выберись из этой скорлупы, пока не поздно. Куда ты уходишь? Почему ты опять уходишь? Сколько можно уходить? – Я шла за ним хвостом и повторяла одни и те же вопросы, прыгала вперёд, мешала. Но он упорно прокладывал себе дорогу, потому что впереди у него была цель. Отец воткнул вилку зарядки в розетку, поднял крышку ноутбука, его серые глаза покрылись голубоватой плёнкой света.

-Как зовут моего брата? Как зовут мою сестру? Почему ты их бросил? Кем были мои бабушка с дедушкой? Ты когда-нибудь любил мою мать? – Вопросительные знаки врезались в чёрный пластиковый квадрат.

-Знаешь, какое у меня первое детское воспоминание? Всегда хотела тебе рассказать. – Он начал судорожно щёлкать мышкой. – Я стою на станции «Краснопресненская», уцепившись за руку мамы, и упорно ищу в толпе тебя. Твои чёртовы усы. Всё вокруг такое огромное и каменное, день назад мы приехали из нашего маленького города в Москву, и всё здесь меня пугает. Мне четыре года, а у мамы короткая стрижка и болезненно-худая белая шея. «Это мой папа?» спрашиваю я её, указывая маленькой ладошкой на каждого проходящего мимо усатого мужчину. Она начинает плакать, а я не понимаю, почему. Она же должна быть рада, папа сейчас придёт…. И вот ты появляешься. Ты кажешься мне таким высоким, сильным и красивым. Когда мама говорит «да», я срываюсь с места и бегу к тебе. Падаю, разбиваю коленки о мраморный пол, но тут же поднимаюсь. Бросаюсь тебе на шею, обнимаю так крепко, как только могу. А вдруг ты уйдёшь? Неожиданно ты достаёшь из-за спины мягкую игрушку: это подарок мне. Маленький плюшевый кот с пятном от жира на морде, с порванной лапой, к тому же. С этим грязным котом я спала до одиннадцати лет. Почему мамочка не рада? Почему смотрит на тебя так, будто ненавидит? – Он сдвинул брови так, будто ему стало больно. Нажал на кнопку перезагрузки компьютера. Экран погас, но через секунду вновь загорелся.

-А потом ты стал жить с нами. И умер. Это был последний раз, когда я видела тебя живым. Потом я повзрослела, и всё живое, человеческое в тебе издохло. Я просто хотела сказать тебе, что ты мёртвый. Просто хотела, чтобы ты это понял.

 В незанавешенном окне соседнего дома спиной сидел мужчина в клетчатой рубашке. К нему подбежал ребёнок и загородил экран. Мужчина грубо отпихнул мальчика в сторону и схватил со стола пульт. Видимо, решил сделать громче. На спинке дивана умостился полусползший на пол флаг России. Отпечатанный на полотенце. Два окна вверх: молодой парень поднял крышку компьютера и поёжился, с улыбкой закрыв глаза. Клацнул кнопкой и опустел. «Спасибо деду за победу».  В соседнем окне. Сверху. Снизу. Во всём доме. Во всём городе. Во всей стране. 

 Через пятнадцать минут я вышла на кухню попить. Он крутил повтор «Вечерних новостей с субтитрами», которые я помешала ему смотреть. Я тихо закрыла за собой дверь.

Сафронова Яна 1 курс МГИК Литературное творчество.



Семен

Я никогда не верил в спиритические сеансы. Странные приготовления, зажженные свечи и мистический шепот повергают меня в ужас. Сначала люди кладут на стол руки, затем, сидящий под столом, еврейский ребенок начинает его трясти. Мракобесие, одним словом. Кстати о евреях – я ненавижу этих чертовых жидов. Но обо всем по порядку.

По вечерам мы с друзьями любим собираться в заброшенном подвале, который находится прямо под моим домом. Это наша штаб-квартира, которую мы называем «Чёрный Корпус». В «Чёрном Корпусе» есть фортепиано, стол, несколько стульев и конечно же пять флагов с изображением свастики (два больших и три маленьких), черное полотно с двумя белыми молниями, комплект военной формы, несколько нашивок и петлиц, потрепанный вымпел, три красные повязки, две фуражки с черепами и книга «Моя Борьба» (лежит в центре стола). Ганс очень гордится тем, что у нас есть фортепиано. Помимо нас с Гансом, в подвал приходят Отто, Франц и Фридрих. Меня, кстати, зовут Эрих. Наше объединение из пяти человек мы называем «Дети Геббельса». Ганс сказал, что название «Четвёртый Рейх» слишком претенциозное, хотя сам я так не считаю. Как штурмбанфюреру, мне пришлось согласиться с мнением оберфюрера. Пришлось это сделать еще и потому, что Ганс мой старший брат.

Двадцатого апреля, в субботу, мы с Гансом спустились в подвал. Франц и Фридрих уже переодевались.

- Святые угодники, как же в ней тесно. – сказал обершутце Франц.

Я немного приврал, сказав, что у нас была военная форма. Это была форма «Гитлерюгенд» с короткими шортиками и черным узелком на шее. Мне нравилась наша форма (узелок был мне к лицу), поэтому я приказал Францу помалкивать. Ганс уселся за фортепиано и стал играть знакомую мелодию. Фридрих откашлялся, и мы начали петь на ломанном немецком:

«Дойчланд, Дойчланд убер аллес!

Убер аллес ин дер вельт!»

В этот момент в штаб-квартиру вбежал Отто, держа в руке «говорящую доску». Он обмолвился о какой-то памятной дате и начал устанавливать доску на стол. До этого дня он уже несколько раз притаскивал с собой эту безделушку, но сегодня Отто был почему-то уверен, что всё получится.

Магическая доска нам не пригодилась, но стол действительно затрясся (проверять наличие еврея под столом я не стал), и в подвале нас стало шестеро. Напротив меня сидел пожилой седовласый мужчина с гладко

побритым лицом. На нём была голубая пижама, а в руках он держал кисточку. Напротив меня сидел Он – верховный главнокомандующий, основоположник национал-социализма, первый и последний фюрер Германии.

Мои товарищи вскочили с мест и синхронно отдали нацистское приветствие, я же сидел, как вкопанный. Я понимал, что нужно что-то сказать или сделать.

- Многоуважаемый…

С поднятой правой руки Ганса мне прилетела затрещина.

- Мой фюрер, идиот. – сквозь зубы процедил мой брат.

- Мой фюрер... – повторил я.

- Давайте побыстрее, мне нужно закончить портрет Эйнштейна. – снисходительно произнес Адольф Гитлер.

А он разве не...? – удивленно спросил Отто.

- Ну и что?

- Мой фюрер, а вы разве пишите портреты? – оживился Фридрих.

- Весьма успешно. Пожалуй, даже лучше пейзажей.

- Но как же ваши идеи? – не унимался Отто.

- Идеи, точно. Никак не могу написать текст для следующего выступления. – задумчиво сказал фюрер.

- Важность создания сверх нации? – с умным видом спросил Франц.

- Нет же, нет. Литературный кружок. На этом прошу меня извинить, мне еще нужно погулять с Блонди. – закончил Гитлер и, испарившись, потушил свечу.

- Что еще за Блонди? – спросил Ганс.

- Его собака. – ответил я.

Мы с Гансом вышли из подвала и закурили.

- Как думаешь, это действительно был Гитлер? – спросил Ганс.

- Нет, Гитлер учуял бы нас за милю.

- Таки да.

Бум и Бом поменяли планетами.

На двух далёких друг от друга планетах жили два медвежонка. Бум был очень хмурый и печальный – он жил на планете, где вечно была зима, и никогда не было лета. Бом же много смеялся и пускал мыльные пузыри, ведь на его планете всегда было много солнца и тепла и никогда не было холода и снега.

По вечерам Бом часто наблюдал за хмурым соседом. Ему было грустно от того, что его друг никогда не улыбается. И тут медвежонок решил помочь Буму: он нашел самое большое весло и на своей планете поплыл к соседу в гости.  Причалив около соседней планеты, он громко позвал Бума, тот недовольно шмыгнул носом и сонно поплелся в сторону прибывшего Бома.

- Бум, привет, - весело произнес Бом и помахал медвежонку лапкой.

- Я тебя не звал, чего ты приплыл? У меня много дел и без тебя, - пробурчал Бум, - давай, плыви отсюда.

- Буум, давай играть? По пути сюда я чуть не попался в лапы фиолетовой зубастой черепахи, а ты же знаешь, как она больно кусает за уши и быстро улетает.

- Не хочу я играть, у меня много дел: снег надо убрать, например.

- Какой же ты скучный, Бум. Вот скажи, почему ты никогда не улыбаешься, не веселишься? У тебя на планете так весело, а ты целыми днями только и делаешь, что бубнишь, как старый медведь.

- Что веселого в том, чтобы промерзать до самых косточек, когда твой нос вечно холодный и с сосульками внутри. Бррр. Спать хочется все время, даже теплой еды нигде не найдешь. А вот у тебя на планете хорошо: тепло круглый год, можно в речке плескаться и делать все, что хочется.

- Хочешь, мы с тобой поменяемся планетами на несколько дней? Тогда ты сможешь повеселиться? – Бом очень надеялся, что его сосед хоть немного начнет улыбаться и в его жизни появятся теплые воспоминания.

- А что, хорошая идея, давай. Ровно на пять дней, за это время я отдохну от холода и сделаю все, что хотел ранее.

- Вот и отлично.

Бом перекинул веревочную лестницу в сторону Бума и спустился на его планету. Бум же – поднялся на планету Бома, взял весло и погреб туда, где обычно находилась планета его соседа.

Первый день

В первый день пребывания, Бум проснулся от невыносимой жары. Оказалось, что он проспал до самого полудня. Птицы неустанно щебетали и солнце слепило глаза. Медвежонок решил прогуляться и узнать, из каких пирогов состояла соседняя планета. Вокруг все было цветное и яркое. Такое обилие красок вскружило Буму голову. Он сел под огромное дерево.

- Ты чего тут сидишь? – прощебетала сидящая на ветке птица.

- Жарко тут у вас и слишком ярко.

- Если тебе тут не нравится, чего тогда приплыл?

- Устал я от холода, а у вас тут ещё хуже: жара жуткая. Не подскажешь ли, где тут река?

- А ты иди вдоль тропинки и обязательно ее найдешь.

Бум медленно шел косолапыми лапками по тропинке в сторону реки. Через некоторое время прохладный воздух пощекотал его шерстку.

- «Я, должно быть, уже совсем близко», - подумал медвежонок. И бы совершенно прав. Тропинка уткнулась в берег реки, в которой плескалась стая лососей.

- Вот здорово! Сейчас я пообедаю!

Бум зашел в реку, стал посередине и широко раскрыл рот. Солнце начинало заходить, а медвежонок все продолжал стоять. Тут к нему подплыл старый лосось.

- Чего ты тут стоишь, рот бы хоть прикрыл, некультурный какой.

- Я жду, пока рыба запрыгнет ко мне в рот, не мешай, - с возмущением ответил Бум.

- И сколько рыб ты уже съел?

- Пока ни одной, они, наверное, меня не видят.

- А с чего ты решил, что рыба сама к тебе в рот прыгнет?

Медвежонок задумался и почесал нос.

- А как по-другому? На этой планете тепло, много воды, значит и еда должна сама в рот идти.

Старый лосось лишь побил плавниками по воде и засмеялся.

- Какой же ты глупый медвежонок. Ни одна еда в рот сама не лезет, ты сначала попробуй ее поймать.

Лосось пропал под водой, а Бум ещё долго стоял в реке, пока совсем не стемнело. Спать он направился голодный и весь мокрый.

Первый день Бома отличался от того, что происходила с Бумом. Когда медвежонок проснулся, на улице шел снег и все блестело. Даже лютый холод не мог испортить всей красоты, что окружала косолапого. Он выбежал на улицу и стал прыгать в снегу, все дальше уходя от дома. В лесу он случайно наткнулся на сломанный улей. Не долго думая, Бом стал чинить домик для пчел. Когда он закончил, позади послышалось громкое жужжание.

- Здравствуйте, пчелки, а я тут ваш домик починил.

- Мы видим, спасибо. Как мы может тебя отблагодарить?

Вдруг в животе у медвежонка сильно забурчало. А ведь он ещё и не завтракал.

- А вы не дадите мне немного меда, я ужасно проголодался.

- С превеликими удовольствием.

Через несколько секунд в руках у медвежонка уже был небольшой бочонок меда.

- Спасибо большое! До свидания!

Бом сел на пенек и приступил к завтраку. Пчелы на его планете были уж слишком вредными и редко давали свой мед. Медвежонок был все себя от радости. Закончив с лакомством, он направился прямиком к замершему озеру, чтобы как следует накататься перед отъездом домой.

- А ты кто такой? – проговорил чей-то тоненький голосок.

- Меня Бом зовут, я медведь. А ты кто? – Бом вертел головой в разные стороны, но так никого и не увидел.

- Меня зовут Ушастик, я самый ушастый заяц на всей планете.

- А почему я тебя не вижу?

- Вниз посмотри, глупый.

Медвежонок засмеялся и взглянул под ноги. Там стоял маленький белый заяц, с невероятно длинными ушами.

- А куда ты идешь, Бом?

- На реку, хочу покататься, пойдешь со мной?

- Еще спрашиваешь. Я, между прочим, чемпион по катанию на озерах.

Бом тихонько хихкнул и они отправились к озеру. На улице было довольно холодно, под ногами хрустел снег, а вокруг было много деревьев, которые кольцом окружали небольшое озеро.

- А ты уверен, что лед достаточно прочный?

- Конечно, мы каждый год в это время здесь катаемся.

Ушастик ступил на лед и передвигая лапками стал катиться на середину озера. Бом же осторожно лапами, чтобы не упасть. Ему казалось, что лед ещё не окреп, но он мало что в этом понимал, надеясь, что Ушастик прав, и они не проваляться под лед. Как только Бом приноровился, они стали играть в догонялки, при этом кувыркаясь и падая на замерзшую воду. Бом догнал Ушастика и слегка толкнул лапкой и зайчонок упал. Лед резко треснул и длинноухий провалился под воду. Бом нырнул следом и достал промокшего Ушастика. Хорошо, что были они почти возле берега и медвежонок очень быстро вылез из воды.

- Бом, нам надо быстрее домой.

Они побежали к норке Ушастика. Там их встретила мама-зайчиха, она долго ругалась и читала заячьи нотации.

- Ох вы неуклюжие глупые дети. Скорее ноги в тазик и пейте горячий чай, а то заболеете еще.

Они оба сидели на стульях и дрожали от холода.

- Не бойся, Бом, моя мама нас мигом согреет и сделает так, чтобы мы не заболели.

В тот день медвежонок остался в гостях у своего нового друга Ушастика.

Второй день

Второй день медвежонка Бума был не такой жаркий. Проснулся Бум от ужасного голода. Живот не переставал урчать и начинал немного болеть. Когда-то Бум слышал, что в лесу растет много ягод, и он решил их собрать, чтобы хоть как-то насытиться. Погода стояла пасмурная и прохладная, но медвежонку было тепло, он привык и к более сильному холоду. Найдя съедобные на вид ягоды, Бум наелся их до отвала и отправился обратно домой, чтобы не попасть под дождь. Придя домой, Бум почувствовал, что живот его стал болеть ещё сильнее.

- Наверное, я съел не те ягоды, и теперь придется ждать, пока живот не пройдет.

Бум лег в кровать и уснул. Ему уже не нравилось на этой планете, он и не думал, что будет скучать по дому, где он знал каждый кустик и каждую тропинку, что можно было есть, а что нельзя. 

- Не так уж и весело на этой планете, - пробурчал Бум, - завтра же вернусь домой.

Весь оставшийся день Бум проспал или же просто лежал на кровати и смотрел в окно.

Бом же в это время вместе в Ушастиком тоже отлеживались в кровати, у них была температура и кашель. Мама-зайчиха поила их отварами и куриным бульоном. Поправляла одеяла и меняла компрессы.

- Прости, Бом. Тебе, наверно, больше не нравится наша планета? Кха-кха

- Кха-кха, нет, кха, что ты, Ушасти. На вашей планете ужасно здорово. Жаль, что мой сосед всегда хмурый и еще не разглядел этого.

- Давай, когда выздоровеем, поиграем в снежки?

- Давай, я всегда хотел попробовать.

Мама-зайчиха в очередной раз зашла в комнату и грозно сказала.

- А ну быстро спать, а то так ещё долго будете болеть.

Третий день

Утром третьего дня пребывания на теплой планете, Бум проснулся в ещё более скверном настроении чем обычно: живот стал меньше болеть, но было до ужаса душно.

- С меня, наверно, седьмой пот сошел.

До ужаса голодный, медвежонок отыскал весло и погреб в сторону своей планеты.

- Эй, медвежонок, ты уже уплываешь от нас?

Это была все та же птичка. На этот раз он прилетела к дома медвежонка.

- Да, не нравится мне у вас. Я раньше думал, что у меня жома плохо, а у вас ещё хуже.

- Так может, дело не в нашем доме, а в тебе? Раз ты всем недоволен и везде тебе не нравится, надо сесть и подумать, где тебе лучше, а не обвинять во всем других.

- Я не обвиняю, а говорю, что здесь плохо и все.

- Ты так же говорил и про свой дом.

- Говорил, но так лучше, чем в этой духоте.

- Ты даже не пытался найти интересные занятия, а уже уезжаешь.

- Я пытался найти еду, а в итоге у меня болит живот.

- Мог бы и о помощи попросить, - уже более язвительным голоском пропела птичка.

- Ещё чего, а ну лети отсюда, - прогнал ее лапой Бум, - не мешайте мне, я плыву домой.

На следующее утро Бом проснулся и чувствовал себя отлично: температура прошла, только слегка покашливал. Мама-зайчиха накормила их молочной кашей и отправился гулять во дворе. Бом и Ушастик кидали друг в друга снежки, рисовали снежных ангелов и лепили снеговиков. Бому до ужаса понравилась планета своего соседа. Как только он подумал о Буме, как увидел над небом огромное весло и свою планету.

- Ого, это твоя планета? – спросил Ушастик.

- Да, - удивленно проговорил Бом, - только вот не знаю, что она тут делает.

На веревочной лестнице на землю спустился на вид уставший Бум. Он злобно посмотрел на Бома и фыркнул.

- Все, я прилетел домой, ты может возвращаться. Не понравилось мне на твоей планете: жарко там, комары, мухи, есть нечего.

- Что ты такое говоришь, моя планета очень уютная. Просто это ты вечно всем недоволен.

- Ужасная планета, моя и то лучше.

- Нет, моя планета лучше.

- Ты бы не смог жить в моем доме! – прокричал Бум

- Почему это?

- Здесь холодно, и еду надо добывать самому, а для тебя это тяжело.

- Нет, - возразил Бом, - мне нравится твоя планета, на ней весело, можно кататься по озеру, есть вкусный мед и играть с друзьями в снегу. И даже холод не портит всего веселья.

- Все, улетай на свою планету.

- Бооооом, - с грустью в голосе прокричал Ушастик, - Не улетай.

- Прости, Ушастик, мне нужно домой, но я обещаю, что буду прилетать к тебе. Я обязательно прилечу, ведь мы друзья.

Ушастик вытер с глаз слезы и пожал лапку Бому. Медвежонок уплыл обратно домой, но как и обещал прилетал навестить Ушастика, а иногда забирал его на свою планету, где они играли в разные игры, кушали вкусный мед, собирали ягоды в лесу и купались в речке. А Бум так и сидел дома хмурый, ни с кем не играл. Только и причитал, что нет идеальной планеты для него, совершенно не понимая, сколько интересного и познавательного было вокруг него. 

МГИК, 1 курс, Света Зобкова

Вонг Кар-Вай «Великий Мастер»

«Мастер кунг-фу живёт не ради чего-то.

Он просто живёт»

Брюс Ли

Вонг Кар-Вай – гонконгский кинорежиссёр и сценарист. В 1988 году он дебютировал с криминальной мелодрамой «Пока не высохнут слёзы». Несмотря на то, что это первый фильм Кар-Вая – успех картины превзошел все ожидания критиков. Венцом его творчества стала снятая в 2000 году мелодрама «Любовное настроение». Гениальная перетасовка героев, их судеб, атмосферы и сюжетной линии, а также фатальное одиночество главных героев – примета практически всех картин режиссера. Фильм был номинирован на премию «Оскар» как «Лучший фильм на иностранном языке», но, к сожалению, не вошел в «шорт-лист» номинации.

В 2013 году Вонг Кар-Вай снимает свой последний на данный момент фильм – «Великий Мастер». В фокусе – зрелые годы Ип Мана, всемирно известного популяризатора кунг-фу и учителя Брюса Ли. В южном Фошане в 30-е годы он сражается с бойцами Севера, закрепляя за собой звание мастера. Десятилетие спустя Ип вынужден бежать из страны в Гонконг, навсегда расставаясь со своей семьей. Параллельно разворачивается история его так и не состоявшегося многолетнего романа с Гонг Эр – наследницей мастера Севера.

Фильм «Великий Мастер» Вонга Кар-Вая считается лучшим в творчестве гонконгского режиссера. На момент выхода нового фильма прошло тринадцать лет с его «Любовного настроения», и, казалось, Вонг воспользуется своим талантом и закрепит свое положение в глазах у искушенных зрителей и критиков, но нет, «Великий Мастер» не смог прыгнуть выше «настроения», а только понизил планку самого Кар-Вая.

«Великий мастер» – авторское кино в своей наиболее концентрированной форме. Взяв за основу биографию одного из самых популярных персонажей, о котором только за последние годы в Китае сняли несколько байопиков, Вонг показал нового Ип Мана, в котором едва проглядывается истинная легенда кунг-фу.

Хочется отметить, что факты жизни мастера не искажены, но совершенно не чувствуется, что это фильм об Ип Мане: первые сорок лет его жизни умещаются в пять минут закадрового монолога, после чего полтора часа зритель наблюдает растянутую историю прибытия мастера северного Китая в южный. Две истории, два персонажа, которые переплетаются между собой, но совершенно не раскрываются. Задумка была действительно интересной, но в конце концов фильм бессмысленно и вяло бродит от одного героя к другому, перескакивая через временные рамки из 38-го в 50-ые года, потом обратно в 40-ые, что только запутывает зрителя.

С каждой минутой приближения финала фильм начинает надоедать, возможно, режиссер хотел добавить драматических моментов, но все «эмоциональные» моменты высосаны из пальца и сняты по самым лучшим традициям европейских фильмов: герои задумчиво курят на фоне ночного дождя и признаются друг другу в скрытых чувствах. Начало фильма предвещало нечто интересное, но, к большому сожалению, к концу из биографического фильма он превратился в типичную драму.

Однако несмотря на явные казусы, этому фильму можно дать и множество положительных характеристик. Как известно, на монтаж фильма ушло более года, прежде чем Кар-Вай был удовлетворен. И действительно, картину поистине можно назвать произведением искусства: качественно отснятые сцены боев, которые так и притягивают взгляд к экрану, отличная подборка саундтреков, хорошо продуманные костюмы и декорации. Не зря «Великий Мастер» был номинирован на «Оскар» за лучшую работу оператора и за лучшие костюмы. Фильм стоит посмотреть ради качественно снятой картинки. Тут Вонг Кар-Вай постарался на славу, за что ему огромное спасибо.

Светлана Зобкова, студентка 1 курса специальности «Литературное творчество»





×